Дракаста положила правую руку на рукоять одной из своих сабель и закрыла глаза; выглядела она очень усталой.

— Прежде всего, — сказала она наконец, — даже если оставить в стороне все остальные соображения, мы должны попасть в Порт Расточительности. Мне нужно продать груз, закупить припасы, избавиться от приза. Мы в нескольких днях пути и пробудем в порту несколько дней. Я подумаю о ваших словах. Так или иначе, но ответ вы получите после того, как мы закончим там дела.

— Спасибо.

— Значит, все-таки Леоканто?

— Продолжайте называть меня Ревелл, — сказал Локки. — Так проще для всех.

— Конечно. Что ж, вы на веселой вахте, и на рабочую вахту вас призовут только завтра во второй половине дня. Предлагаю вам лучше использовать эту ночь.

— Что ж. — Локки взглянул на свою кожаную чашку с вином и подумал: не помешает выпить еще и, может, поиграть в кости, чтобы забыться на несколько часов. — Если боги милостивы, я уже ее использовал. Доброй ночи, капитан Дракаста.

Он оставил ее одну у гакаборта. Дракаста молча смотрела на чудовище, шедшее в кильватере «Орхидеи».

8

— Было больно? — прошептала Эзри, проводя пальцем по скользкой от пота коже Джерома над ребрами.

— Было ли мне больно? Боги на небесах, женщина, нет, это было…

— Я не об этом. — Она ткнула пальцем в старый шрам на животе с правой стороны. — Вот.

— А, это. Нет, это было замечательно. Кто-то подобрался ко мне с парой Воровских Зубов. Все равно что ласковый ветерок в теплый весенний день. Мне понравилась каждая сек… ой!

— Осел!

— Откуда у тебя такие острые локти? Ты их точишь на оселке или… ой!

Эзри лежала на Жеане в шелковом гамаке, который занимал большую часть ее каюты. Гамак едва давал ему возможность вытянуться, подложив руку под голову (и касаясь при этом правого борта корабля), а в ширину гамак был точно в размах его рук. Алхимическая безделушка размером с монету давала слабый свет. Он отражался от темных кудрявых волос Эзри; разбросанные пряди напоминали нити паутины в лунном свете. Жан провел руками по влажному лесу ее волос, помассировал голову пальцами, и Эзри с благодарным стоном расслабила мышцы.

Неподвижный воздух каюты был насыщен потом и жаром их первого бесконечного, лихорадочного часа вместе. К тому же Жеан впервые заметил, что в каюте страшный беспорядок. Их одежда была разбросана повсюду. Оружие Эзри и несколько ее личных вещей покрывали стол, как навигационные препятствия рельефную карту. С потолочной балки свешивалась небольшая сетка с несколькими книгами и свитками; она висела наклонно к двери, и это свидетельствовало о том, что весь корабль кренится на правый борт.

— Эзри, — прошептал Жеан, глядя на парусиновую перегородку, образующую левую «стену» каюты. Две пары ног — большие и маленькие — серьезно измяли ее. — Эзри, а чью каюту мы так безжалостно пинали недавно?

— А… ученой Треганн. Кто велел тебе оставить в покое мои волосы? О, так гораздо лучше.

— Она рассердится?

— Больше, чем обычно? — Эзри зевнула и потянулась. — Она вольна найти себе любовника и пинать перегородку, сколько захочет. Я была слишком занята, чтобы быть дипломатичной. — Она поцеловала Жеана в шею, и он вздрогнул. — К тому же ночь еще не кончилась. Мы можем еще попинать эту проклятую перегородку, если мое желание осуществится. А, Джером?

— Значит, оно осуществится, — ответил Жеан, осторожно перемещая вес своего тела, так что они оказались на боку, лицом друг к другу. Он как можно осторожнее провел рукой по повязкам на ее предплечьях; это было единственное, что Эзри не сняла — хватило здравого смысла. Его руки скользнули к ее щекам, потом к волосам. Они поцеловались тем бесконечным поцелуем, что доступен только любовникам, для которых губы партнера — все еще неизведанная территория.

— Джером, — прошептала она.

— Нет. Я кое о чем попрошу тебя, Эзри. Наедине никогда не зови меня так.

— Почему?

— Называй меня настоящим именем.

Он поцеловал ее в шею, прижал губы к уху и зашептал и него.

— Жеан… — повторила она.

— Боги, да. Скажи еще раз…

— Жеан Эстеван Таннен. Мне нравится.

— Твой и только твой, — прошептал Жеан.

— Кое-что взамен, — сказала она. — Эзриана Дастири де ла Мастрон. Кавалерственная дама Эзриана из рода Мастрон. Никора.

— Правда? И у тебя есть поместье или что-нибудь такое?

— Сомневаюсь. Непокорные дочери, убегающие из дома, обычно не получают владений. — Она снова поцеловала его, потом взъерошила его бороду ногтями. — Я уверена, что после письма, которое я оставила отцу и матери, меня лишили наследства со всей возможной быстротой.

— Боги. Мне жаль.

— Да ладно. — Она провела пальцами по его груди. — Такое случается. Просто переходишь с места на место. И со временем находишь то, что помогает забыть.

— Ты права, — прошептал он, а затем они были слишком заняты, чтобы разговаривать.

9

Из яркой чащи снов Локки вырвало несколько обстоятельств: усиливающаяся дневная жара, давление трех чашек вина на мочевой пузырь, стоны спящих вокруг людей и острые коготки маленького существа, спавшего у него на голове.

При туманном воспоминании о пауке ученой Треганн Локки ахнул от ужаса и перевернулся, схватив то, что цеплялось за него. Он несколько раз мигнул, чтобы прогнать сон из глаз, и обнаружил, что сражается не с пауком, а с котенком — узкомордым, черненьким.

— Какого дьявола? — пробормотал Локки.

— Мяу, — возразил котенок, глядя ему в глаза с выражением, общим для всех котят, — будущего тирана. Мне было удобно, а ты посмел двигаться, говорили эти глаза. За это ты должен умереть. Когда котенку стало ясно, что его двух или трех фунтов массы недостаточно, чтобы одним могучим ударом сломать Локки шею, он положил лапы на плечи Локки и принялся тыкаться мокрым носом в его губы.

— Это Король, — сказал кто-то слева.

— Король? Какая нелепость!

Локки сунул котенка под руку, точно опасный алхимический механизм. Шерсть была тонкой и шелковистой, и котенок сразу громко замурлыкал. Его кличку назвал Джабрил. Локки поднял брови, увидев, что Джабрил лежит на спине совершенно голый.

— Так его зовут, — сказал Джабрил. — Король. У него белое пятно на горле. И влажный нос, верно?

— Он самый.

— Король. Ты принят в семью, Ревелл. Не смешно ли?

— Стремления всей моей жизни наконец стали явью.

Локки обвел взглядом полупустой полуют. Шумно храпели несколько новых членов экипажа «Орхидеи»; двое с трудом вставали, и по крайней мере один блаженно спал в луже собственной рвоты. А может, и не своей, подумал Локки. Жеана не было видно.

— Как провели ночь, Ревелл?

Джабрил приподнялся на локтях.

— Кажется, весьма добродетельно.

— Мои соболезнования. — Джабрил улыбнулся. — Знаком с Малакасти из синей вахты? У нее рыжие волосы и на пальцах вытатуированы кинжалы. Боже, мне кажется, она не человек.

— Ты рано исчез с пирушки.

— Да. Она кое-чего захотела от меня. И еще от некоторых друзей. — Джабрил пальцами правой руки помассировал виски. — А боцман из красной вахты, ну, тот, без пальцев на левой руке! Понятия не имел, что богобоязненных ашмирских парней учат таким штукам. Фью!

— Парней? Не знал… что тебя интересует такая добыча.

— Да, знаешь, попробовал разок. — Джабрил улыбнулся. — Или раз пять-шесть, как оказалось. — Он почесал живот и как будто впервые заметил отсутствие одежды. — Дьявольщина! Помнится, еще вчера у меня были штаны…

Несколько минут спустя, все еще держа под мышкой Короля, Локки вышел на солнечный свет. Он зевнул и потянулся, и котенок проделал то же самое, стараясь вырваться из рук и снова забраться Локки на голову. Локки держал котенка, а тот смотрел на него.

— Я к тебе не привязан, — сказал Локки. — Поищи кого-нибудь другого, с кем поделиться слюнями.

Хорошо понимая, что любая обида, нанесенная котенку, может привести к тому, что он окажется за бортом, Локки опустил звереныша на палубу и подтолкнул босой ногой.